Синдром памяти

Свою кличку Бурый Валерка получил за нечеловеческую, поистине медвежью силушку. Мы с ним ещё в учебке сдружились. Потом в Афгане нас в одну роту направили. Через две недели нашу роту в узком ущелье духи зажали. Если бы не вертушки, всех бы положили.

Мы с Бурым лежали рядом и стреляли короткими очередями по скалам. Больше для шума. Духи в горах — как дома. Когда кончились патроны, ползали, у убитых нерасстрелянный боекомплект собирали. Бояться было некогда.

Вот после того боя нам с ним и предложили перейти в спецназ.

Именно предложили. Туда только добровольцев брали. Даже безбашенная десантура нас уважала.

Ещё три месяца усиленных занятий — и опять в Афган.

В десантуре вообще здорово тренируют. А в спецназе!

У меня особенно хорошо с ножами получалось. Дырки на мишени от пяти моих ножей можно было ладонью закрыть.

Нас учили убивать. Быстро и тихо. И ещё спокойно.

Ну, быстро и тихо — можно обучиться, а как «спокойно»?

И вот тогда, в конце обучения, нам показали «кино». Инструктор предупредил: «Смотреть и не отворачиваться! Кто сопли пустит — вылетит на хер в хозвзвод!»

Кому-то легко быть гуманным. Тому, кто такое «кино» не смотрел.

Как духи наших пленных режут. Легко, как баранов. Их оператор и снимал. Потом к нам подбросили плёнку. Наверное, для устрашения. Страшно — и очень. Они к смерти иначе, чем мы, относятся.

Оператор снимает, как режут баранов. Одним движением. Хлоп! И баран с перерезанным горлом бьётся в агонии. Потом показывает стоящих на коленях пленных. И то же движение… и та же агония…

Они очень любят всё это крупным планом показывать. Ужас, страх, обречённость в глазах жертвы и лица мясников. Спокойные, без тени злости, весёлые и даже, как это дико ни прозвучит, ласковые!

Нам кино без ретуширования показывали. И лица эти — потом снились.

Но самое страшное, что это ещё не самое страшное. В этом «кино» пленного солдатика на куски заживо режут. Сначала обкалывают обезболивающим или ещё чем, чтобы от боли не умер или сознание не потерял. А то ж им весь кайф поломается!

Приветливо и ласково ему улыбаются. Подбадривают, успокаивают… и разделывают. Потом затягивают обрубки, чтобы дольше не умирал. И лицо крупным планом…

Мы после того «кино» начали в кармане, под сердцем, гранату носить. Чтоб легко и удобно было кольцо выдернуть.

Даже шутка была: «На парашюте кольцо — чтобы чёртом спуститься, а это кольцо — чтобы ангелом вознестись!»

Когда одну нашу разведгруппу духи в засаду поймали, погибли все. Кроме Чистого. Он или не успел то кольцо дёрнуть, или оглушило. Иди знай.

Это его потом мы со столба снимали. Он то «кино» видел и понимал, что с ним делать будут…

Наверное, кто-то подумал, что я мусульман не люблю? У меня друзья и азербайджанцы, и аджарцы есть. А Бустан, узбек, брат мне.

Отличный спортсмен. Кстати, по-русски говорит абсолютно чисто. Очень начитанный.

Так получилось, что в самом первом бою я его выручил. Он того духа не заметил. Навскидку только в кино про ковбоев стреляют. Интуитивно понимаю, что прицелиться не успею. А ножи, я же говорил, у меня отлично.

В общем, Бустан тогда только оглянулся, когда дух уже хрипел и нож из горла пытался вытащить.

Бустан моментально выстрелил, а на меня посмотрел мельком — и всё! Я даже обиделся немного. Не то чтобы ждал горячих объятий, но хоть бы спасибо сказал.

Я не удержался и Валерке рассказал. А он: «Восток — дело тонкое!»

А где-то через неделю мы духов в одном кишлаке уничтожали. Кстати, тех самых, что Чистого казнили. Полночи ползли как змеи. Дозоры срезали, но кто-то успел шумнуть. Начался бой. Вертушки и не ждали. Мы почему ползли-то — по разведданным, в этом кишлаке ещё наши пленные были.

И надо же! Недалеко от меня граната рванула. Несколько осколков попали в броник, но на мне ни царапины. Только один осколочек прямо в затвор «калаша» угодил!

Без оружия в таком бою делать нечего.

Я за камень заскочил под скалу, а там три духа! Уже теперь не узнать, чего они там ждали. Или напасть на нас сзади, или удрать по-тихому.

Когда я нож выхватил, они же не дураки — поняли, что у меня больше ничего нет, и тоже ножи достали.

В общем, я последние секунды доживал, уже к кольцу на груди потянулся, когда буквально сверху на духов прыгает Бустан. И тоже только с ножом! Он как-то очень ловко маханул — и сразу одного срезал. Остальные и опомниться не успели. Нас не зря тренировали.

Потом Бустан поднимает с земли автомат одного из духов — и весь рожок по ним.

Тут я сообразил, что он без «калаша». Спрашиваю:

— Где твой автомат?

А он объясняет:

— Оставил, чтобы не мешал, я не очень хорошо стреляю, мог бы в тебя попасть!

(И потом за всё время, что мы с ним вместе воевали, друг друга не раз выручать приходилось.

У меня по жизни брата нет. Так вот Бог дал. Точнее, даже Аллах! Мне без разницы. Бог или Аллах в душе должен быть. А эти выродки верой только прикрываются. Вся их вера — рабов иметь, наложниц, ну и наркоту!)

А в общем, взяли тот кишлак относительно легко. Сильного сопротивления нам не оказали. Ну, если не считать тех троих духов, которых мы с Бустаном под скалой порешили. Основная банда в очередном набеге была.

Начали искали наших ребят. Знали, что их обычно держат в хреновых условиях. Но невозможно передать словами тот ужас, отвращение и негодование, испытанное нами, когда мы нашли пленных.

Их держали в яме. Уму непостижимо, как они там не задохнулись в зловонии. Амбре то ещё! Трудно даже представить, что там могли находиться живые люди. Один из местных показал, где наши пленные. Нам бы в голову не пришло искать в таком месте.

Никто из наших не смог в ту яму залезть. Мы привели несколько стариков и велели достать пленных.

Надо сказать, что при всём при том — жить все хотят. Наш комвзвода предупредил: если кто заартачится — пристрелит самолично. Полезли как миленькие.

Когда ребят достали, сказать, что смотреть на них было страшно, — это ничего не сказать. Обросшие, седые, жутко грязные и вонючие чудовища.

Старики шустро и воды принесли, и одежду какую-то чистую.

Один из парней всё плакал от счастья и спрашивал, не снимся ли мы ему. Так и отошёл — счастливый.

А второй немного пришёл в себя и начал у нас оружие просить.

Говорит, те старики, что сейчас его обмывали и переодевали, самые издеватели и были! Объедки, которые вниз скидывали, старались бросить в самое дерьмо… Неприятно всё это вспоминать. А может, он просто душу отвести хотел, я его понимаю.

Оружие мы ему, конечно, не дали, а троих духов, которых живыми взяли, в ту яму столкнули и гранатами закидали.

По горячке хотели весь кишлак на небо отправить. Белый приказывать остановиться не стал. На войне есть моменты, когда приказ может не сработать. Он только сказал, что придётся и в детей стрелять.

— Желающие есть? — спрашивает.

И всё, все отвели глаза. Даже парень, которого только что спасли. Понимаете? Он в помойной яме, в собственном дерьме заживо гнил, а через черту переступить не смог!

Парень этот, Юрка Лютый, комиссоваться наотрез отказался. Дознавателем в контрразведке служил. Ну знаете, если пленного надо быстро разговорить — все средства хороши. Так вот, он был лучшим из средств. Самые крутые духи на коленях просили смерти, только чтобы к нему в руки не попасть. Благодаря ему у нас всегда самые достоверные сведения о духах были.

А к нашему командиру — с претензией особист из штаба: как так, мол, что пленных убили? Да за такое самоуправство…

Белый бандану снял. Ему и тридцати нет, а он абсолютно седой.

Говорит: «У меня парня на куски порезали! Что мне его родителям написать? Куда теперь? В штрафбат?»

Ну, типа, дальше фронта не пошлют, мы и так всегда в бою. Из боя в бой. Чем испугать можно?

Ему тоже возразили, что, мол, капитан — никогда ты не будешь майором.

А он и не стал майором. Под Шиндандом в бою с «чёрными аистами» погиб.

Мы гроб до самолёта на плечах несли. Никто с нами связываться не решился.

Взвод разведки спецназа. Все вооружены и все плачут навзрыд. Какой дурак сунется про инструкции рассказывать?

…Теперь, уверен, вы понимаете, почему я не сомневался, что ребята приедут. И почему мы своих не бросаем, тоже понимаете…