Матадор

Эмильяно брёл вдоль улочек рынка, задумчиво смотря на вспотевших продавцов, пытающихся перекричать друг друга в попытке скорее продать имеющийся товар. Его мысли витали где-то далеко от реальности, далеко от Мигеля, Лауры, даже Марианы… он шёл вдоль лавок с пряностями, одеждой, украшениями и словно искал кого-то или что-то глазами.

Память возвращала ему разные эпизоды из жизни… отец учит искусству тореро, он выигрывает свой первый в бой в кровопролитном поединке, где ему едва не оторвало руку, мать ругает их с Лаурой за опоздание к ужину, он целует Даниэлу, которая погибнет в 1860 году, неудачно упав с лошади, их дядя Леонардо рассказывает о войнах в 1830-е годы, где-то слышны выстрелы, могилы отца и матери, расположенные рядом друг с другом, знакомство с Гильермо, разговор о том, что следует наведаться к Мигелю, главному спонсору боёв…

— Эй ты! Да, ты!

Эмильяно обернулся. На него показывал пальцем какой-то бродяга, сидевший у обочины. Рубаха порвалась в нескольких местах, на штанах виднелись многочисленные заплатки.

— Я знаю тебя! Это ты завтра будешь драться, верно же?

Матадор кивнул.

— Да, это так.

— Думаешь победить, не так ли?

«Что надо этому оборванцу от меня?»

— Естественно… а кто вы?

Незнакомец странно, хрипло засмеялся.

— Какая разница, кто я. Моё имя стёрто временем. Важно, кто ты. Эмильяно Гомес Гонсалес, тот самый человек, не знающий поражений семь лет. Матадор видит матадора даже с закрытыми глазами, сынок, кхе-кхе.

И бродяга захлебнулся глубоким грудным кашлем.

Эмильяно по-прежнему недоумевал.

— Вы были матадором? Как же вас угораздило опуститься до такой жизни?

Незнакомец с кряхтеньем поднялся и подошёл вплотную к Эмильяно. На того пахнуло перегаром.

— Был ли я матадором? Да, чёрт возьми, я был матадором, я даже скажу больше тебе, сынок: я был лучшим матадором в этом городе… даже так — в этой стране, на этом континенте. Но — знаешь, со временем ты понимаешь одну вещь, понимаешь очень ясно. Может быть, ты тоже поймёшь когда-нибудь. Хотя… тогда с тобой случится то же самое, что случилось со мной.

— Кто вы?

— Мое имя Пабло Руис. Слыхал о таком?

«Пабло Руис, Пабло Руис… где же я мог слышать о нём?»

Эмильяно был уверен, что слышал это имя.

— Пойдём зайдём вон туда.

Пабло указал на небольшое отверстие в стене.

— Там моя каморка и мои картины…

«Вспомнил! Я видел его картину в доме Мигеля, ту, где бык и матадор поменялись местами».

Эмильяно внимательно оглядел Руиса.

«Боже, что с ним сталось. Он, вероятно, побирается на улицах… господи, как можно докатиться до такого?»

— Ты пойдёшь или нет?

— Да. Пойдёмте.

Пабло даже немного улыбнулся.

— Кхе-кхе, отлично, давно ко мне никто не захаживал. Пойдём.

Эмильяно и Пабло перешли улицу и нырнули в отверстие. Пара извилистых коридоров — и они оказались перед пыльной сгнившей деревянной дверью.

— Я живу здесь, потому что это помещение никому не принадлежит. Хозяйка умерла, с тех пор здесь всё заброшено. Никто не выдворяет меня отсюда, а я сам и не могу уйти — просто некуда.

Дверь открылась, и Эмильяно вошёл в маленькое помещение с низким потолком и довольно близко расположенными друг от друга стенами.

На стенах висели полотна, разрисованные странными, непонятными узорами. На столе стояла недопитая бутылка местной текилы, насколько мог судить Эмильяно, дешёвой настолько, насколько это в принципе возможно.

— Да, когда-то всё было в моих руках… но моё время ушло.

— А что случилось? Почему? Вы же такой талантливый человек, Пабло… почему вы так запустили себя?

Руис усмехнулся.

— У тебя завтра бой, юный матадор… Эмильяно, да?

«Он же называл моё полное имя пару минут назад».

— Тебя Эмильяно зовут… или…

— Да, Эмильяно.

— Точно, Эмильяно. Я приходил к арене, посмотрел на вывеску. Впрочем, я бывал на твоих боях ранее. Наверное. Хотя что есть правда в этом мире?

Пабло приблизился к кровати. Он постоял немного, а затем со вздохом сел на неё.

— Садись и ты.

Эмильяно подвинул стул и аккуратно приземлился на него. Стул жалобно заскрипел, но сдержал матадора.

— Я знаю тебя, Эмильяно. Знаю, что ты хочешь. У тебя есть желание выиграть этот бой. Все хотят побеждать. Я тоже хотел. И побеждал. Но знаешь… ты когда-нибудь смотрел быку в глаза?

— Иногда.

— Нет, ты не смотрел в глаза быку, нет. Я могу путаться, это в последнее время для меня естественно… смотрел ли ты по-настоящему быку в глаза? Вряд ли. А я посмотрел однажды и ушёл с арены. Меня выперли из этого дела. Конечно, был шанс отыграться, но я даже был рад, что всё так вышло.

Эмильяно покачал головой.

— Почему же? Вы были известным матадором, а теперь имеете… всё это…

И он показал рукой на стены.

— Кхе-кхе, да, имею я и в самом деле немного, но дело в конечном счёте не в этом. Дело в том, что если бы видел глаза того быка, ты понял бы, что ничем от него не отличаешься. Каждый бой его и тебя пригоняют в загон. Каждый бой вы должны вступать в поединок. Каждый бой кто-то умирает. Ты смотришь в эти глаза и видишь себя. Проблема в этом. Но не только. Тебе нравится побеждать, верно?

— Да…

— Мне тоже нравилось. Тебя пьянит эта свобода и власть — власть над толпой, над быком, ты будто танцуешь на углях и не чувствуешь боли, на тебя смотрят и восхищаются. Но однажды ты можешь почувствовать, что эти угли достаточно горячие — и тогда всё заканчивается. Впрочем, это не так уж важно…

Пабло отпил ещё немного из бутылки.

— Важно то, что бык — это ты. Но тебе дано больше власти. И бык становится твоей марионеткой. Ты — его кукловод, дёргающий за верёвочки. Дернул одну — он пронёсся мимо тебя, дёрнул другую — и его больше нет. Я так себе это представлял, меня пьянила эта власть. Но я понял одну вещь: как бы пленительно это ни было, однажды, однажды бык дёрнет за другую веревочку, оборвав твою жизнь. Ты думаешь, бык у тебя на поводу? Это глупость. Мы все на верёвочках у Бога. Он дёргает за разные верёвочки, и они то рвутся, то запутываются… бык — твоя марионетка, но и ты сам — не более чем жертва случайных событий. Понимаешь?

И хотя Эмильяно мало что разобрал в пьяной речи Пабло, но кивнул:

— Понимаю.

Руис помолчал. Он долил в себя остатки бутылки и спустя какое-то время продолжил:

— Знаешь, я любил одну девушку. До безумия, до какого-то умопомрачения. Видел её — и всё, мозг отключался, я становился будто те бедняги в пустыне, увидевшие мираж и бегущие к нему. Эта девушка до последнего оставалась со мной, пока я не стал совсем плох. После того, как я перестал быть матадором, я начал рисовать картины. Меня учили живописи в детстве, один знакомый нищий. Я стал зарабатывать неплохие деньги, мне нравилось это. Мои картины покупали видные люди… одну купил даже тот богач, держащий бои в городе. Мигель его звали, по-моему. Так вот, всё шло достаточно неплохо. Но однажды случилось непредвиденное.

Пабло замолчал. Эмильяно долго ждал, когда собеседник продолжит, но когда пауза слишком затянулась, спросил:

— Что случилось?

— А? Что?

— Что случилось?

— Что случилось… ничего не случилось. Ты… ты — Эмильяно, да, кажется?

Матадор кивнул, стараясь не заплакать. Вид этого несчастного человека тронул его до глубины души.

— Ничего не случилось, она меня оставила. Не думаю, что это влияет каким-либо образом на ход событий и на мироздание… я хочу тебе одно сказать, послушай, только одно. Ты завтра должен одержать победу, потому что ты — матадор. Потому что матадор — это победитель. Ты или одержишь победу, или умрёшь. Ах да, я начал припоминать… я что-то говорил о марионетках, картинах… знай, что ты — марионетка до и после боя. Но во время боя ты — хозяин положения. Бык — твой, публика — твоя, даже эти толстозадые хозяева жизни — в твоих руках, твоё выступление определяет их доход. Помни об этом. На арене есть только один кукловод, и имя того кукловода — матадор. Эмильяно, пожалуйста, не забывай об этом. А теперь ступай отсюда. Ступай!

— Подождите, а как же вы… да почему всё пошло наперекосяк?

— Потому что я понял однажды, что в этом мире нет смысла. Нет смысла в моей возлюбленной, ради которой я отдавал каждый день своей жизни. Нет смысла в смерти быка, потому что ты — тот же бык. Все мы — быки. Но есть и матадоры. Ты — матадор. А я — старый бык на списание. Я не вижу смысла, слишком пусто кругом. Мне как-то всё равно, уйду я сейчас, уйду завтра, уйду в следующем году. Зияющая пустота открывает свою пасть и закидывает нас в себя, одного за другим, одного за другим… этот монстр никогда не может насытить своё нутро. Всё, что могу сказать — я сам хозяин своей жизни. Меня забудут скоро, моё имя сотрётся в веках. Но и ваши имена когда-то уйдут из ниоткуда в никуда… это точно… точно… я уверен в этом.

Эмильяно резко встал, вышел, закрыв за собой дверь. Только там он дал выход своим слезам. Матадор только что видел умершего человека. Умершего не телом, но душой.

А Пабло Руис, когда дверь захлопнулась, задумчиво сказал:

— Да, дружок, только от одиночества ты не убежал, совсем как я, совсем как я…

Эмильяно пробирался мимо торговцев, стремясь скорее выйти с рынка и пойти домой. Завтра предстоял изнуряющий бой, необходимо как следует выспаться.

На выходе его остановила цыганка.

— Милый, дай погадаю, ну дай, эй, куда бежишь!

Эмильяно попытался вывернуться, но цыганка схватила его за руку. И тут же отпустила.

— Иди куда шёл! Не вижу будущего у тебя, не вижу! Нет его у тебя!

Матадор вырвался из её рук и, скрипя зубами, пошёл в направлении выхода с рынка.

«У меня есть будущее, в отличие от тебя. Я знаю, за что борюсь, знаю, за что завтра буду биться. Жаль Пабло, он был таким славным парнем… но он запутался. Пустота есть только для тех, кто ничего не имеет в этой жизни. У меня есть Лаура, ради неё я завтра пойду драться. Если есть ради кого жить, жизнь приобретает смысл. Главное — знать, что этот кто-то готов жить ради тебя».

Когда Эмильяно пришёл домой, Лаура протянула ему письмо.

— Тебе принесли двадцать минут назад. Просили передать лично тебе в руки.

Гонсалес разорвал конверт и вытащил письмо. Там было написано:

«Любимый, завтра после боя я жду тебя там, где встречались ранее. Не бойся, никто ничего не узнает. Если ты выиграешь, мы уедем с тобой. Я уже взяла деньги, нам не о чем беспокоиться. Завтра после боя мы поедем к новой жизни. Твоя Мариана».

Эмильяно опустил руки с письмом. По его лицу расплылась блаженная улыбка. Лаура спросила:

— Кто это?

— Это… относительно боя, уточнили время.

Лаура хмыкнула:

— Странно, а ты такой довольный, будто тебе девушка написала.