Моё нескучное лето

Да! Как ни печально, но всё рано или поздно кончается. Примерно за две недели до окончания смены был объявлен «День неповиновения». Так или иначе, все знают, как проходят такие дни. Всеобщий сумбур и разрешённый на один день бардак.

Наверно, и наш день ничем бы не отличался и вряд ли запомнился бы, если бы не шайки. Нет, не бандитские шайки, а такие жестяные тазики. Раньше с такими тазиками мылись в бане.

Но — по порядку.

Сначала всё было как обычно. Мои шалопаи носились боевыми отрядами по лагерю и мазали, кого поймают, зубной пастой. А вечером запланировали налёт на начальника лагеря.

Тут я просто не могла пустить дело на самотёк. Дело серьёзное. Мы с Виталькой возглавили налёт.

У начлагеря был отдельный домик. Он там жил с женой и… нет, не с Красной Шапочкой! Уж скорее, с серым волком! На смену начлагеря кроме жены привёз собаку. Я не шучу! Здоровенную овчарку. Начлагеря гулял с ней утром и вечером, а так собаку было не слышно — не видно. Поэтому я раньше про неё и не упоминала.

Псина элитного вида, а кличка — как у дворового барбоса: Шарик. С фантазией у подполковника в отставке явно напряжёнка! Но сейчас не про это.

Рядом с дверью, снаружи, у домика начлагеря стоял здоровенный шкаф. Просто громада. А вот на этом шкафу на кой-то чёрт лежали шайки.

Мы спокойно подошли к домику. Подкрадываться смысла не имело: всё равно собака учует. Так вот, мы спокойно подошли и привязали к ручке двери верёвку (дверь открывается вовнутрь). Потом смотрим, за что привязать второй конец, а тут этот шкаф. С виду — просто скала непоколебимая! Накрепко привязываем верёвку и начинаем беситься. Причём мы с Виталькой от ребят не отстаём. День неповиновения!

Начальник сначала пытался нас через закрытую дверь вразумить. Мы бесимся. Уже даже терпеливому Шарику надоело, и он начал лаять. Мы, уверенные в крепости верёвки и в непоколебимости шкафа, продолжаем беситься.

Валерий Николаевич — человек выдержанный, но мы его всё же допекли!

Он с силой дёргает дверь, верёвка выдерживает, а шкаф… наклоняется! Дверь приоткрывается — и выскакивает Шарик. В этом момент жестяные раритеты рушатся со шкафа. Прямо на бедного Шарика. Какую-нибудь моську убило бы на месте, а здоровенный пёс захотел найти виноватых. А тут мы, как подарок судьбы. Хорошо, что начальник поводок на руку намотал. А то бы он Шарика не удержал.

Но, пытаясь за нами погнаться, Шарик рванул так сильно, что начальник свалился с ног. И прямо в один из тазиков. Шарик поволок его за собой. Классная собачья упряжка у них получилась!

Задыхаясь от смеха, мы — дёру!.. На этой забавной ноте всё бы и закончилось, но оказалось, что начлагеря, кроме супруги и серого волка, привёз с собой воздушку. В смысле воздушную винтовку.

Вот когда он на собачьей упряжке рассекал, выскочила его жёнушка с этой винтовкой и орёт:

— Ах хулиганьё! Ну я вам сейчас покажу!

И чего она собиралась показывать? Воздушка же негромко стреляет. Так, щелчок. Если бы она не орала, я бы вообще не поняла, в чём дело. Вряд ли эта стерва была какой-то там снайпершей, просто у меня судьба такая. Выстрелив один раз, она попала мне в… как бы сказать… в то, на чём сидят. В правую… сторону.

Я до леса вперёд собственного визга домчалась! Витальку с его разрядом по бегу обошла как стоячего! В лесу падаю под какое-то дерево и реву в голос. И от боли, и от обиды. И ругаюсь, конечно. Хорошо ещё, что мои ребятки в другую сторону драпанули, а то бы они наслушались.

Виталька рвётся посмотреть, что у меня там, а я реву сильней и луплю его по рукам.

Потом боль немного поутихла, и мы с Виталькой побрели в лагерь.

Вот уж воистину: «Пошли за шерстью, а вернулись стрижены!»

Ещё Виталька соль на рану подсыпает:

— Всё! — заявляет. — Теперь нам такие характеристики напишут, что и в тюрьму не примут!

В общем, успокоил как мог.

Назавтра, конечно, весь лагерь знал про поездку Валерия Николаевича на собачьей упряжке.

Во время завтрака начлагеря нас в стороночку пальцем манит. На расправу.

Я делаю жалостливое лицо, типа «У Курского вокзала стою я молодой, подайте Христа ради червончик золотой», а Виталька, гад, от смеха давится. Нашёл время. Но, смотрю, и Валерий Николаевич улыбается.

— Так, — говорит, — у вас там поощрительный фонд есть? Попрошу учесть, что Шарик конфеты и печенье любит. Как по-вашему, он заслужил?

Вопрос риторический, и до конца смены мы Шарику угощение таскали. Он ничего, воспитанный. А что тогда разозлился, его тоже понять можно. Кому понравится, если на голову эти дурацкие тазики свалятся?

А через несколько дней был прощальный костёр. Сначала весь лагерь сидел вместе. Потом отряды разошлись.

Оказалось, что Виталька с мальчиками уже всё приготовили. Нашли удобную лужайку, сложили дрова, даже картошку где-то достали.

Мы сидели вокруг костра. С одной стороны ко мне прижималась Оленька, с другой — Женька. Виталька сосредоточенно ворошил палкой угли. За картошкой следил. Мы ели печёную картошку, пачкаясь сажей. И старательно смеялись, и грустно пели весёлые песни.

И вечер никак не кончался.

Оленька, вздохнув, подняла на меня свои глазищи и спросила тихо:

— Альдимочка, как мы теперь без тебя?

А я? Как я буду без них? Сама себя уговариваю: «Хоть выспишься! Это ж забыла, когда спала спокойно. Всю кровь с меня эти шалопаи выпили! Все нервы истрепали!» — но уговорить себя не получалось. И было грустно. И ещё этот вечер почему-то никак не кончался.

Уже отгорел наш костёр. Уже все мои ребятки спали… А вечер всё не кончался…

И оказалось, что дверь в мою комнату можно закрыть на замок (просто повернуть ключ — вот так). И было абсолютно ясно, что в этот странный вечер очень легко сделать какую-нибудь глупость…

Но я всё прекрасно понимала, когда, закрыв дверь на замок (просто повернув ключ — вот так), посмотрела замершему в ожидании Витальке в глаза и покорно поцеловала его в губы…

Наверно, именно так должны были закончиться и тот вечер, и то МОЁ НЕСКУЧНОЕ ЛЕТО.

Кто-то, прочитав эту повесть, скажет, что меня на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Кто-то, наоборот, примет мои истории как некие рекомендации.

А я просто хотела рассказать про такое памятное МОЁ НЕСКУЧНОЕ ЛЕТО.