Моё нескучное лето

Но надо же что-то делать!

— Где они могут быть? — (Господи! Спаси и помоги!)

— В беседке для влюблённых! — докладывает Оленька.

Есть тут у нас такая.

— Так! — предупреждаю зловеще. — Оставаться на месте! Вернусь — всех убью! Тебя первую, — это Оленьке. Она покорно вздыхает. (Куда там сейчас мне возражать!)

Мы с Виталькой бежим к этой чёртовой беседке.

Уже подбегая слышу Женькин голосок:

— Ой! Дурак!

В ответ парень чего-то бормочет.

Влетаю. Женька, сообразив, что я не поздороваться зашла, пытается удрать. Но её перехватывает Виталька.

Я медленно, в предвкушении, как буду его сейчас убивать, беру парня за грудки. Он почему-то даже не пытается сопротивляться.

— А что такого? — он явно не чувствует за собой никакой вины. — Мы только поцеловались!

— Неправда! — пищит Женька. — Ты ещё руками вот сюда лез, — (она показывает, куда).

— Что такое?! — шиплю я (по моему настроению, парень секунд двадцать уже прожил лишнего). — А то, что ей ещё тринадцати нет?! Это как?!!

Парень обвисает:

— Она сказала, что ей скоро шестнадцать!

Смотрю на Женьку, она стоит, опустив буйну головушку. Значит, парень не врёт!

— Ага! Скоро! Через три с половиной года. Ладно, проваливай!

Парень мнётся и, к моему удивлению, уйти не спешит.

— Слышь, ты только Ваську не рассказывай! — просит он умоляюще. — А то же он голову оторвёт!

Так вот почему он не дёргался.

— Проваливай! Мне с Джульеттой надо разобраться!

Парень уходит бормоча:

— А сказала, что Женей зовут… И тут соврала!

— Иди сюда! — рычу. Женька прячется за Витальку. Он, как клуша крылья, распахнул руки и спасает эту змеюку.

Но в комнату девочек я его не пускаю.

— Все наказаны! — такой злой меня ещё не видели, стоят по стойке смирно. — Неделю — штрафная уборка территории и корпуса. Неделю без конфет… потом ещё придумаю, можете не сомневаться. Вот ей спасибо скажите! — обличающе указываю на Женьку.

— А что такого случилось? — нахально заявляет она.

Бросаюсь к ней и хватаю за уши:

— Я тебе сейчас покажу, что такого!

Женька воет басом. Скорее, с перепугу.

Вбегает Виталька, даже индифферентная Нина Васильевна подтянулась на шум. Меня с трудом угомоняют.

Женькины вспухшие и поцарапанные уши привлекли чьё-то внимание, стукнули доброжелатели. Естественно, меня вызывают в кабинет начлагеря. Он сегодня один. Интересно…

— Алина Дмитриевна! Надеюсь, вы не будете отрицать факт рукоприкладства? Как вы всё это можете объяснить?

Объясняю.

Начлагеря в шоке.

— А ведь это ваша идея — разрешить деревенским сюда ходить! — упрекает он.

— Тут вся вина на Женьке! — вздыхаю я. — И на мне, конечно. Не уследила.

Начлагеря:

— Алина Дмитриевна. Давно хотел с вами поговорить. У вас, конечно, лучший отряд. Но мне кажется, вы слишком строго с детьми. Они же отдыхать приехали. А у вас построения, доклады, везде ходите строем. Почему вы улыбаетесь, я что-то смешное сказал?

— Да! — говорю. — Смешно, что именно вы мне это говорите. Вы же военный.

— А они дети! — настаивает начлагеря.

— Валерий Николаевич! Да они всё делают добровольно. Даже с удовольствием. Это для них как игра.

— А ваши наказания? — настаивает начальник. — И потом, почему вы забираете у наказанных детей конфеты? Это вообще никуда не годится. Сами, что ли, их едите? И ещё: вы всем заявляете, что у вас в отряде есть любимчики! Вы считаете, это очень педагогично?

Ну что же. Придётся объясниться.

— Во-первых, я никого зря не наказываю. А если не наказывать, как поддерживать дисциплину?

— Но вы только что утверждали, что дети всё делают добровольно! — пытается поймать меня на слове начальник.

— А я и продолжаю это утверждать. Более того, наказания — это часть игры. Наказанные хорошо знают, за что я их наказываю. И они, и остальные дети видят, что всё по-честному. Дети не любят игру в поддавки. И если им во всём уступать, они не воспримут это с пониманием и благодарностью, как ошибочно думают некоторые. Они примут это за проявление равнодушия к ним. Мол, делай что хочешь, только отстань. Дети чаще, чем взрослые, руководствуются интуицией. Объяснить они не смогут, но справедливо или не справедливо отношение к ним — тут их не обмануть! А конфеты я не ем. У меня спортивный режим. Виталька тоже не ест из солидарности. В конце каждого дня мы с отрядом проводим обсуждение, как прошёл этот день. Решаем все вместе, кто заслужил поощрение. Вот конфетами и поощряю! Кстати, очень часто среди поощрённых есть и те, кто утром был наказан, а потом отличился уже в хорошем плане. Всё по-честному. И с любимчиками — тут всё просто. Дело в том, что я себе любимчиков не выбираю. Все знают, что любимчик у меня будет в случае чего и наказан строже, и спрос с него больший. Согласен — будь в любимчиках!

— Вы, наверно, Алина Дмитриевна, у себя в институте отличница? — отреагировал на мою мини-лекцию начлагеря.

— Я троечница! — улыбаюсь. — Отличница делала бы всё наоборот!

Валерий Николаевич качает головой.

— Хорошо, Алина Дмитриевна. Я подумаю. Как-то сразу всего не усвоил.

Ну-ну, пусть думает. Это никогда не вредно.

— Валерий Николаевич, я пойду в отряд? А то они решат, что вы взяли меня в плен, и придут освобождать!

Три дня мы с Женькой дуемся друг на друга. Потом она, сосредоточено сопя и мило косолапя, как хорошенький медвежонок, походит ко мне.

— Альдима! Простите, пожалуйста, я больше не буду.

Я обнимаю её:

— И ты меня прости, солнышко! Я за тебя очень испугалась.

— Я ничего такого не думала! — жарко шепчет мне Женька.

— Вот! Вот в этом вся проблема. Думать всегда надо!

— Мир? — спрашивает Женька.

— Конечно, мир, солнышко! — тут я спохватываюсь. — Но наказание не отменяется!

Кстати, о наказании. Я старательно делаю вид, что не в курсе, как Виталька последние дни распоряжается поощрительным фондом. Все делают вид, что верят, будто я не в курсе…

Конечно, в гневе я могу наговорить всякого. И вообще. Но я же их люблю! Наверно, ребята это чувствуют.

А надрать уши иногда очень полезно, как оказалось!!!